Посмотрел "Дульсинею Тобосскую". Прекрасный фарс об истеричной идиотке и о "возрожденном Дон Кихоте" (или всё-таки без кавычек?).
Надо сказать, что этот Дон Кихот мне нравится куда больше (ну, где-то до конца второй трети второй серии). И ни он, ни тот не заслуживали такой возлюбленной. Хуже неё может быть толька Настасья Филипповна.
Но, таки-да, их отношения очень забавны.
Особенно их диалог в пещере.
-Но вы обо мне вообще никакого представления не имеете! В ваших глазах я ничтожный семинарист, с которым вы можете делать все, что вам заблагорассудится! Так нет же, о прелестная! Тут ты здорово ошиблась! Может быть, вот здесь (он указал на свою грудь) - я свободнее и мудрее вас всех! Вы жалеете меня, я несчастный человек? Что же! Я, как тайный дар, храню свое право быть несчастным! И это мое дело. И это никого не касается.
- А знаете, почему вы такой злой? Вас, наверно, мало любили. Вас когда-нибудь любила женщина?
- Нет. И слава богу. Хоть в этом мне повезло.
- И вы отказались от этого навсегда?
- Как видите.
- Вы отказались от всех женщин? От тихих, стыдливых женщин, которые скромно опускают глаза? И от простушек, которые на самом деле совсем не простушки? И от образованных, воспитанных девушек? А заодно - от не ученых ничему, а милых только своей простотой? От полных, от стройных, от белоснежных, золотистых, смуглых, от молоденьких и зрелых?
- Да, от всех. От городских и деревенских, от гулящих и старых дев, а заодно от негритянок, - раздраженно сказал Луис.
- А если вы когда-нибудь познакомитесь с великосветскими дамами? Говорят, они одеты в шелк и кружева, а не в ситец и муслин. Свои белоснежные плечи они не прячут под такими косынками. Они живут в будуарах, рассуждают о политике и поют, как канарейки. Сразу станете никуда не годным и легкомысленным священником и будете забывать свой долг на каждом шагу.
- Если мне и суждено встретить этих женщин - не опасайтесь, ничего не случится. Мое воображение рисовало женщин более изящных и умных, чем те, что встречаются в жизни. Я знал цену приносимой мною жертвы и, пожалуй, даже преувеличивал ее. Но Бог отвратил меня от земной любви, чтобы я любил только его.
- Как он вас отвратил, Луис? Скажите мне. И я больше не буду к вам приставать, - мягко спросила Альдонса.
Луиса прямо-таки поводило от нежелания говорить об этом. Он потянулся, хотел было уйти прочь, обернулся...
- Хорошо, я скажу вам. Но только для того, чтобы покончить с этим разговором.
- Да.
- Ну, жила на нашей улице жена угольщика. То есть жил угольщик, и у него была жена. Но это, разумеется, должно быть между нами. Она полюбила меня.
- Она вам об этом сама сказала?
- Она сказала, чтобы я пришел к ней в кладовую. И я пришел. Но Бог воспрепятствовал нашей любви.
- Как он это сделал, милый? Было какое-нибудь знамение?
- Нет, но... Он не позволил мне ответить на ее любовь, как должно. И жена угольщика посмеялась надо мной.
- Еще замужняя женщина. Колодец греха.
- Кладезь греха, - поправил Луис.
- Она хоть красивая была? Кладезь распутства.
- Ничего. У нее только были чуть приподняты плечи, так что голова оказывалась обращенной немного вниз, как будто она что-то искала под ногами. Но это не имеет значения.
- Она не любила вас.
- Зачем же она позвала меня в кладовую?
- Может быть, она всех туда звала?
- Но над ними же она не посмеялась.
- Наверное, им не было нужно, чтобы их любили.
- Но и мне не было нужно! Мне и теперь не нужно! Как жаждущая лань ищет путь к источнику, так душа моя ищет Бога!..
- Она смотрела на вас, эта угольная яма?
- А как иначе, наверно, смотрела.
- Она смотрела на вас, например, как я на вас смотрю?
- Откуда я знаю, там было темно.
- Она не любила вас.
- Но это теперь уже не имеет значения, я говорил вам не раз! К небу обращается душа моя и молит дать ей покой!
- Сколько времени вы мучились, родной мой...
- Не мучился я, черт побери, не мучился! Когда я решил уйти от земной суеты...
- Зачем же, родной мой, вы решили?!
- А ради покоя и счастья, несравненная!
- А если вы напрасно решили?
- В моей душе сомнений нет.
- А если вы начнете сомневаться?
- Почему это я вдруг начну сомневаться?
- А если вы поймете, что вас любят?
- Довольно. Вам что-то померещилось, и вот вы морочите себя и меня.
- Так померещилось, что я четвертую ночь не сплю.
- Тогда давайте говорить начистоту. Ведь причина-то вся только в том, что я на кого-то там оказался похож!
- На Дон-Кихота вы похожи, родной мой.
- Но неужели вы не понимаете, что видимость обманчива! Смешно же! Пускай даже внешне и похож. Но по существу же все наоборот. Решительно все! И едва только вы это сообразите, как тут же меня возненавидите и начнете хихикать за моей спиной точно так же, как жена угольщика.
- Нет уж.
- Но вы обо мне вообще никакого представления не имеете! В ваших глазах я ничтожный семинарист, с которым вы можете делать все, что вам заблагорассудится! Так нет же, о прелестная! Тут ты здорово ошиблась! Может быть, вот здесь (он указал на свою грудь) - я свободнее и мудрее вас всех! Вы жалеете меня, я несчастный человек? Что же! Я, как тайный дар, храню свое право быть несчастным! И это мое дело. И это никого не касается.
А какие у него были глаза в момент диалога и лицевая мимика!
Жаль только, что он закончился далеко не тем, чем следовало, а следовало бы - уходом Дон Кихота в
монастырь священники. Казалось бы, такая дама должна была окончательно его отвратить от мирской жизни, но нет, нет...
На следующее утро они проснулись вместе. И гхыр знает, чем они занимались - по крайней мере, проснулись они одетыми, но с другой стороны - пещера, наверняка, была холодной - и раздеться они могли лишь настолько, сколько было абсолютно необходимо, а потом одеться. А с третьей - Луис что-то говорил о своём бессилии (каком? непонятно).
И затем после разборки (конечно же, неудачной) с женихами Дульсинеи отправился совершать подвиги во славу Прекрасной Дамы.
Без неё. И я очень рад за него, что без неё.
Воистину, Богу, которому поклоняется Луис, бесконечно повезло. Лучше смерть на кресте, чем такая дама сердца.